Лазурский А.Ф.

 

Вернуться на главную страницу
О журнале
Редакционный совет
Приглашение к публикациям

Предыдущие
выпуски журнала

2014 РіРѕРґ

2013 РіРѕРґ

2012 РіРѕРґ

2011 РіРѕРґ

2010 РіРѕРґ

2009 РіРѕРґ

Представления о смысле болезни в разных научных парадигмах

Рогачева Т.В. (Екатеринбург, Российская Федерация)

 

 

Рогачева Татьяна Владимировна

Рогачева Татьяна Владимировна

–  член научно-редакционного совета журнала «Медицинская психология в России»;

–  доктор психологических наук, профессор, заведующая кафедрой клинической психологии ГБОУ ВПО «Уральский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения РФ.

E-mail: TVRog@yandex.ru

 

Аннотация

В статье дан анализ представлений о смысле болезни в классической, неклассической и постнеклассической парадигмах. Определено, что смысл болезни может быть рассмотрен по-разному, в зависимости от методологических оснований. Сформулированы основные критерии различных парадигм в психологии. Так, классический подход отличается постановкой проблем в естественно-научном плане, линейностью, поступательностью развития, отсутствием альтернатив, отрицанием случайности и отдельного случая. Таким образом, в классической парадигме научными считаются общие, повторяющиеся процессы. Указывается, что основная проблема взаимоотношений современной психологии и медицины заключается в том, что медицина пытается решать проблему здоровья и болезни, нормы и патологии с классических позиций, тогда как современная психология имеет более широкие парадигмальные возможности. В качестве примера классической парадигмы автор предлагает решение вопроса о смысле болезни в структурализме (М. Фуко).

Основными чертами неклассической парадигмы становятся следующие положения: многомерность и существование разных реальностей, снятие оппозиций «внешнее—внутреннее», «субъективное—объективное» и появление концепции субъект—объектного пространства, в котором субъект взаимодействует с миром различных, в том числе и находящихся в субъективной реальности объектов. Автор подчеркивает обращение неклассических психологов к реальному болеющему человеку и, как следствие, открытие З. Фрейдом бессознательных механизмов психологически продуцируемой болезни. При использовании классического, в духе З. Фрейда, психоанализа болезнь предстает как результат сохранившихся и вытесненных в бессознательное детских желаний и влечений. В то же время анализ концепции Л. Бинсвангера позволяет рассматривать болезнь как специфический для каждого человека способ бытия в мире. Подобный подход дает возможность трансформировать представление о болезни и здоровье, норме и патологии в определенную систему отсчета, которая конституирует мир, вкладывая в него смысл. Так достигается задача определения нормы, которая трактуется слишком расширительно.

В качестве примера постнеклассической парадигмы автор предлагает рассмотреть постмодерн. Основными положениями постмодерна выступают сомнения в возможностях классической науки, негативная оценка рациональных способов описания и объяснения мира, ориентация на рефлексивность, пристрастие к вариантам нестабильности, противоречивости, случайности. Автор рассматривает концепцию Ж. Лакана, указывая при этом на основные ограничения постмодернистской парадигмы. Эти ограничения связаны с отрицанием целостности человека, который выступает как фрагментарный, смятенный, ищущий человека. Это привело постмодерн к несовпадению биологических и социальных, личностных и ролевых способов функционирования человека, что закончилось релятивизмом, т.е. множественностью интерпретаций понятия болезнь.

В конце статьи автор обращает внимание на этические основания практической деятельности клинического психолога.

Ключевые слова: классический подход, неклассический подход, постмодерн, смысл болезни.

 

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

 

 

Современная психология, в том числе и медицинская, в настоящее время существует одновременно в разных методологических парадигмах, что, с одной стороны, существенно затрудняет определенность в выборе предмета, методов, технологий и способов решения стоящих перед ней проблем, а с другой — предоставляет психологу широкие возможности для решения поставленных задач. Необходимо четко обозначить, на какой методологической платформе мы пытаемся это сделать и, следовательно, какие ограничения встретятся при решении, иначе можно впасть в «методологический анархизм». Рассмотрим основные концептуальные варианты решения такой сложной задачи на примере проблемы cмысла болезни.

Классический подход, суть которого в том, что психологические проблемы решаются по образцу естественных наук, имеет следующие особенности. Во-первых, любое развитие, в основе которого находится идея социального прогресса, рассматривается в классическом подходе как линейное, поступательное, не имеющее альтернатив. Во-вторых, случайность как отдельное событие или проявление индивидуальной воли либо отрицается, либо рассматривается как проявление необходимости. В-третьих, критерием научности выступают общие, повторяющиеся явления или процессы. Отсюда — две обязательные черты классических психологических концепций — выявление определенных этапов, стадий процесса развития, и достаточно жесткое требование использования математических методов при доказательствах теории. Четвертая черта классических построений заключается в том, что центральным компонентом такой теории выступают попытки объяснить «ставшее», рассматривая наличие только одной реальности, названной объективной. Другие реальности, в том числе и субъективная, есть инвариант главной — объективной.

В классической медицинской психологии трудно найти полное соответствие этим особенностям. Однако медицина продолжает следовать именно этим положениям. Так, многие медики до сих пор уверены, что цель любого человека — здоровье. Однако общего дескриптивного определения болезни в медицине нет. Каждая болезнь есть определенный набор симптомов и / или синдромов. Использование понятия «патология» также не приносит определенности в дихотомию «здоровье — болезнь», потому что встает очень сложный вопрос о понятии нормы. А определение здоровья, данное ВОЗ, имеет в качестве главной категории понятие «благополучие», которое не может не трактоваться субъективно. Отсюда — известный медицинский тезис — «нет здоровых людей, есть недообследованные».

Таким образом, современная медицина пытается решать проблему здоровья и болезни с классических позиций, суть которых — идея внеличного естественного порядка, бесконечной причинной цепи, которая может быть постигнута рациональным образом. Данный подход сложился на концептуальном основании естественно-научной парадигмы, предполагающей, что врач даже не задумывается, как представлена болезнь для конкретного человека, вынося тем самым представление о болезни за пределы индивидуального сознания. Больной выступает лишь объектом врачевания.

Достаточно близко к классической парадигме в психологии находится структурализм, который делает акцент на внешних факторах, носящих устойчивый характер и направляющих, предопределяющих содержание и формы деятельности человека. С этой позиции человек не может быть свободным, он находится в рамках определенной социальной структуры, которая и определяет, что есть болезнь. С позиции классического структурализма (К. Леви-Стросс, М. Фуко и др.) общество дает каждому своему члену социальное тело, которое индивид, пережив мучительные испытания (обряды инициации), получает вместо физического. Социальное тело это особый вид тела, своеобразная «карта магической географии», на которой специально обученный человек, например, в архаическом обществе, шаман, «запишет» маршрут следования в социуме. Для любого члена такого сообщества окружающий мир наделен множеством значений и смыслов. Социальное тело многосоставно, комплексно, а главное — не выделяется из множества других тел животных, богов, духов и пр., это «поверхность—экран, открытый для непрерывной записи», носитель множества необходимых значений. Болезнь здесь является еще одним художником, вносящим свою лепту в историю переработки органического индивида в социальную личность.

Болезнь в подобном обществе выступает как катастрофа для личности, так как, начиная болеть, человек как бы выпадает из символической ткани архаического социума, перестает быть таким, как все, то есть здоровым. Следовательно, болезнь это не факт, который можно свести к материальной причине, например, к нарушению жизнедеятельности органа. Болезнь в архаическом мире находится как бы на пересечении различных, как явных, так и неявных потоков значения. Тем самым она приобретает в первую очередь определенную психическую силу, в которую обязан верить больной и которую шаман пытается активизировать. Магическая мощь шаманского искусства как раз и заключается в том, чтобы эффективно манипулировать не столько реальными объектами, сколько их дополнительными измерениями, психическими силами.

М. Фуко анализирует динамику трансформаций, связанных со структурализацией медицинских знаний о больном человеке и его болезни, а также пытается разобраться, что представляет собой болезнь. В работе «История безумия в классическую эпоху» М. Фуко показывает на основании обширного исторического материала, что антитеза «норма—патология» выступает критерием различных эпох в истории медицины. Так, в период Средневековья и Возрождения «разумное» и «безумное» жестко не разделены. Существовало общее представление о неразумии, объединяющее все виды как отклоняющегося поведения, так и заразных заболеваний: проказы, венерических болезней, бродяжничества, попрошайничества, колдовства, занятия алхимией и пр. Даже корабли Дураков, посредством которых общество отторгало от себя анормальное, имели «в высшей степени символический смысл: умалишенные отправлялись на поиски своего разума … в землю обетованную, где человека ждет избавление от безумия, но где над ним, в соответствии с древними представлениями, совершается нечто вроде ритуала исключения из сообщества» [7, c. 32]. Так больной с точки зрения общества человек превращается в «узника перехода», то есть находится в пограничном положении, «пребывает на той линии горизонта, какая очерчивает круг интересов средневекового человека, и это положение и символично, и в то же время вполне реально… Для внешнего мира он — внутри, для внутреннего — вовне» [Там же. С. 33].

Начиная с середины ХVII века, общество уже не выгоняет безумных за стены городов, а изолирует их, дабы не узнать о себе правды. На смену погружению на корабль приходит помещение под замок. Однако болезни придается тот же самый смысл — это констатация того, что поведение данного человека не соответствует общепринятым нормам. Но, если в Средневековье, а особенно в эпоху Возрождения с безумием часто связывали источники вдохновения, области поэзии и фантазии как высших проявлений разума, то в следующую эпоху возникают особые учреждения, «общие больницы», главное назначение которых — наказание. Сама организация медицинского учреждения становится похожа на «экзаменующий» аппарат, так как в центре дисциплинарных процедур экзамен демонстрирует подчинение тех, кто воспринимается как объекты, и объективизацию тех, кто подчиняется. М. Фуко пишет о ритуале врачебного обхода, который являлся самой очевидной формой такого экзамена. В результате, во внутренней иерархии врач, бывший ранее внешним элементом, начинает брать верх над религиозным персоналом и отводить ему четко определенную, но подчиненную роль в технике экзамена; между тем сама больница, бывшая некогда едва ли не богадельней, становится местом формирования и коррекции знания.

С ХIХ в. болезнь может быть проанализирована на двух уровнях. С одной стороны, болезнь есть переход от жизни к смерти, и этот подход известен со времен античности. С другой стороны, человек умирает не потому, что заболевает, а заболевает именно потому, что может умереть. И под хронологической связкой жизнь — болезнь — смерть проведено другое отношение, внутреннее и более глубинное, то, что связывает жизнь и смерть, чтобы в избытке освободить знаки болезни. Другими словами, смерть — это ставшая возможной болезнь жизни.

Поэтому идеальным пациентом становится труп, исчезает само существо болезни. Медики исследуют органические ткани, казуальную детерминацию, анатомические и физиологические феномены. «Болезнь теперь — по образному выражению Фуко — лишь некоторое сложное движение тканей в реакции на раздражающую причину: именно в этом — сущность патологии» [8, с. 285]. Появляется медицина страдающих органов, надолго исчезает болеющий и страдающий человек. «Отныне медицинский взгляд будет направлен только на пространство, заполненное формами сочетания органов. Пространство болезни, без остатка и смещения, есть то же самое, что пространство организма. Воспринимать болезнь — есть некоторый способ воспринимать тело» — пишет Фуко [Там же. С. 288]. Поэтому распространенные «заклинания» — «лечить больного, а не болезнь» — не имели под собой объективной почвы даже в начале ХХ века, что логически обосновывает М. Фуко.

Так к началу ХIХ в. окончательно утвердилось представление о том, что человеческое тело и его функции можно полностью описать в терминах физики и химии, а идеал медицины — превращение в инженерную науку по обслуживанию тела.

Ограничения такого подхода понятны, причем они «работают» не только в архаической культуре. Современное общество, достигнув серьезных результатов в естественных науках, в том числе и в медицине, не перестает пользоваться, иногда с успехом, магическими обрядами, основанными на вере. Классическая позиция, по которой объективные законы могут быть осознаны только путем приобщения к точке универсального наблюдения, к гипотетическому «божественному интеллекту», ставит врача в позицию «Бога», имеющего абсолютное превосходство над пациентом. Если «Бог» бессилен, то приходится обращаться к «иноверцам» — шаманам, экстрасенсам, колдунам и т.п. Так изнутри разрушается классическое представление о болезни и здоровье.

Но мистика имеет позитивные функции в социуме. Мистик предлагает постигнуть болезнь не только с помощью разума, эксперимента, анализа, но и прочувствовать ее, пережить. По образному выражению П.С. Гуревича «мистические учения дают развернутую картину мира. Они описывают Вселенную, ее различные ярусы, раскрывают тайны психики, предлагают способы исцеления, толкуют о строении духа…. Именно в мистике родилась идея универсальности и целостности мира» [3, с. 142–143]. Так ограничения классической парадигмы приводят к неклассическому подходу, суть которого в признании «континуальности субъект—объектных отношений и вынесении фокуса рассмотрения …в плоскость отношений «Я-другой» и «индивидуальное—надындивидуальное».

Основными чертами неклассической парадигмы становятся следующие положения. Во-первых, размывается позиция о познающем субъекте как внешнем наблюдателе, поднятом над реальностью и способном оценивать и судить. Во-вторых, за наукой уже жестко не закрепляется право исключительности в оценках, это лишь один из «миров опыта». Как следствие, провозглашение многомерности и «многомирности» в исследовательских проектах, «снятие оппозиций «внешнее—внутреннее», «субъективное—объективное» и появление концепции субъект—объектного пространства,… в котором субъект взаимодействует с миром объектов» [4, c. 171].

Такие призывы обратить внимание на то, что важна не сама по себе болезнь, а то, что при этом происходит с человеком, прозвучали уже у З. Фрейда. Открытие З. Фрейдом нового структурного компонента психики — бессознательного, внесло существенный вклад в изучение природы заболеваний. Его теория сделала возможным серьезное рассмотрение психологически продуцируемой болезни. З. Фрейд фиксирует огромное количество случайных, на первый взгляд, действий, результатом которых являются телесные повреждения. С позиции Фрейда, «они выражают нечто, чего в них не подозревает действующий субъект и что он обычно не собирается сообщать, а оставить при себе. Таким образом, они играют роль симптомов» [6, c. 275], часто служа ценными указаниями для диагностики заболевания.

З.Фрейд первым обратил внимание на специфический феномен «Krankheitsgewinn», суть которого в том, что заболевание может давать ряд преимуществ болеющему человеку. В так называемом первичном преимуществе заболевания находит отражение стремление избежать конфликта. Некоторые больные реагируют на непереносимые переживания потерей сознания. Вторичное же преимущество связано с определенными «льготами», получаемыми извне, например, со стремлением избежать необходимости поиска выхода из трудного положения.

Но, если так можно сказать, классикой неклассического подхода в решении вопроса о болезни, была концепция Л. Бинсвангера. Бинсвангер рассматривает болезнь как присущий больному способ «быть—человеком» в гуссерелевском и хайдеггеровском понимании. Его подход есть попытка дополнить и по возможности исправить взгляд на человека и человеческий опыт, разрабатываемый психоанализом. При использовании классического, в духе З. Фрейда, психоанализа болезнь предстает как результат сохранившихся и вытесненных в бессознательное детских желаний и влечений. Мотивы поведения оказываются за пределами свободного выбора человека, а сам человек — не творцом своего будущего, а заложником прошлого. Отсюда требование Л. Бинсвангера разработать новый — «экзистенциальный психоанализ, где болезнь изымается из контекста либо чисто «природного», либо из контекста чисто «социального». Скорее она описывается относительно способа и манеры отдельного бытия – в – мире» [1, c. 172]. Это бытие – в – мире есть позиция человека, существующая в смысловом контексте, открывающем для данного человека мир объектов, позволяющая объективно познавать мир. Таким образом, данный автор не отвергает субъективный опыт, а трансформирует в определенную систему отсчета, которая конституирует мир, вкладывая в него смысл. «Несомненно, можно спросить, видение Святой Девы у душевнобольного, это не такой же подлинный опыт, как опыт нормального человека, скажем, наблюдения частичного затмения Солнца?» — задается вопросом Бинсвангер и тут же отвечает — «Это подлинный опыт — если только мы уверены, что понимаем, что на самом деле испытывает душевнобольной… Вопрос, однако, заключается в том, что Святая Дева значит для него?» [1, c. 35]. Понять мир душевнобольного — это не значит объяснить его видения Святой Девы, ссылаясь на картину мира «нормальных» людей. Понять его мир, значит «показать ту особую априорную экзистенциальную структуру, которая делает возможными эти феномены» [Там же], клинически диагностируемые как симптомы психоза.

То есть необходимо научиться рассматривать человека и его существование по-новому, в их целостности. Отклонение от нормы означает создание новой «нормы». Например, маниакальная форма выступает общей для всех «миров», психотик живет в своем собственном, им осмысленном мире. Поэтому симптом — есть выражение изменения формы бытия человека, всего стиля его жизни «психического» и понимается и описывается в контексте основных человеческих потенциальных возможностей. Здесь болезнь не объясняется относительно либо нарушений мозговой деятельности, либо биологической деятельности организма, это социо-психическая модель.

Революционные взгляды неклассической парадигмы привели к варианту методологического экстремизма, т.е. критике классической рациональности, коим является постмодернизм, который можно определить как «рожденный европейской культурой способ защиты ума от «промывания мозгов» [2, c. 53]. Основными положениями постмодерна выступают сомнения в возможностях классической науки, негативная оценка рациональных способов описания и объяснения мира, ориентация на рефлексивность, пристрастие к вариантам нестабильности, противоречивости, случайности. В медицинской психологии ярким представителем постмодерна является Ж. Лакан.

Защищая психическую реальность, Лакан считает, что именно ненаучное, участливое, другими словами, включенное внимание к человеческим страданиям, подход к психике через патологию, позволил Фрейду признать реальность того психического материала, который необходимо прояснить и преобразовать, чтобы вылечить больного. То, что говорит и чувствует пациент, представляется не имеющим смысла только с позиции так называемой абстрактной истины официальной медицины, которая сортирует получаемые данные на значимые или незначимые, выбирает одни показания и опускает другие, ориентируясь лишь на собственные представления и открытые ею же закономерности. Каков же целостный смысл происходящего для пациента — не играет никакой роли в процессе лечения этими методами.

Исходя из этих посылок, Лакан предлагает программу изучения индивидуального смысла болезни. Во-первых, стоит обратить внимание на тело, «где симптом обнаруживает структуру языка и расшифровывается как надпись, которая, однажды будучи прочитана, может затем быть уничтожена без особого сожаления». Это тело Лакан называет памятником, имея в виду возможность латентных патологических процессов, которые могут долгое время храниться в теле, не проявляясь в симптоматике и синдроматике. Во-вторых, смысл необходимо искать в «архивных документах», которые представляют собой воспоминания детства. В-третьих, Лакан обращает внимание на словарный запас человека, а главное — на особенности их употребления, а также жизненный стиль и характер личности. Несомненно, с точки зрения Лакана, смысл может быть найден посредством изучения речи человека, поскольку именно она «сообщает действиям индивида смысл»

Терапевтический процесс должен быть основан на так называемой «презумпции осмысленности», который можно осуществить, опираясь на два принципа. Во-первых, признание права психической, особенно психопатологической реальности на самостоятельность, безотборность и несистематизированность, обратные действия которым мы постоянно наблюдаем у официальной медицины. Во-вторых, процесс излечения сосредотачивается вокруг перестройки в сознании больного образа его собственной истории, содержащей скрытую психическую травму, то есть изменений смысла болезни.

Врач уже не воплощает, с точки зрения Лакана, в своем мире карающую инстанцию, обладающую абсолютно истинными знаниями о пациенте. Перед врачом — запутанный клубок хитросплетений неповторимой индивидуальной человеческой жизни. В результате, вместо монологического декретирования врача в отношении больного между ними устанавливается диалог. Следовательно, процесс лечения — это диалог врача и пациента, а вся проблема состоит в отношениях речи и языка внутри пациента.

Симптомы болезни сосредотачиваются в местах особой напряженности, вскрываемых «полной» речью. Лакан подчеркивает, что симптомы, о которых говорит пациент, нельзя назвать его заблуждениями, а результат лечения — истиной в смысле классической теории познания, поскольку врачу, с одной стороны, первое время недоступен субъективный мир его пациента, с другой — исследование этого мира не входит в его компетенцию, а сам больной бессознательно пытается скрыть свое субъективное осознание. Реальный симптом, как истинный в психоаналитическом смысле симптом, зафиксирован в языке, причем эта реальность достигается через прояснение его связи с другими симптомами и психическими проявлениями, среди которых патологический симптом «разрешается», то есть обретает свою смысловую наполненность.

Поставив задачу поисков в индивидуальной структуре психики тех общих механизмов, которые позволяют конкретному индивиду, несмотря на неповторимые жизненные условия, реализовать более или менее одинаковые формы общественной жизни, Лакан считает, что современная культура и цивилизация привели к тому, что человек утратил возможность разглядеть в «хаосе мира причины собственного своего бытия» [5, c. 51].

Так язык становится для Лакана стержнем лечения. Таким образом, болезнь в постмодернистской концепции есть индивидуальный в каждом конкретном случае диалог, позволяющий конструировать новые миры и открывающий варианты терапевтической практики. Открыв неограниченные возможности в исследовании человеческого существования в различных формах, в том числе и в ситуации болезни, постмодерн, с другой стороны, столкнулся с серьезными проблемами в рефлексии мира и человека в нем. Ограничения постмодернистской парадигмы связаны с отрицанием целостности человека, с введением понятия «дивид», как фрагментарного, смятенного, ищущего человека. Это привело к несовпадению биологических и социальных, личностных и ролевых способов функционирования человека, что закончилось релятивизмом, т.е. множественностью интерпретаций понятия болезнь. В реальной практике медицинской психологии такая позиция может вылиться, во-первых, в противоречие между теоретическими положениями и практическими способами их подтверждения, во-вторых, в неадекватных технологиях психотерапевтической практики, особенно в нашей стране, где начинать «рефлективную работу с себя» еще принято не всеми психологами и психотерапевтами.

 

Литература

1.   Бинсвангер Л. Бытие в мире. – СПб.: Ювента, 1999. – 300 с.

2.   Гусельцева М.С. Постмодернистские перспективы развития психологии // Теория и методология психологии. – М.: Из-во «Институт психологии РАН», 2007. – С. 45–73.

3.   Гуревич П.С. Мистика как культурная традиция // Общественные науки и современность. – 1994. – № 5. – С. 136–145.

4.   Журавлев И.В. Методологические проблемы классической и неклассической психологии // Фундаментальная психология у истоков неклассической парадигмы. – М.: КомКнига, 2007. – С. 161–197.

5.   Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. – М.: Гнозис, 1995. – 100 с.

6.   Фрейд З. Психопатология обыденной жизни // Психология бессознательного. – М.: Просвещение, 1990. – С. 202–309.

7.   Фуко М. История безумия в классическую эпоху. – СПб.: Университетская книга, 1997. – 576 с.

8.   Фуко М. Рождение клиники. – М.: Смысл, 2014. – 310 с.

9.   Фридман Дж., Комбс Дж. Конструирование иных реальностей: Истории и рассказы как терапия. – М.: Класс, 2001. – 360 с.

10.   Янчук В.А. Парадигмальное многообразие как ресурс углубления понимания психологической феноменологии // Парадигмы в психологии / под ред. А.Л. Журавлева, Т.В. Корниловой, А.В. Юревича. – М.: Из-во ИП РАН, 2012. – С. 136–157.

11.   Янчук В.А. Постмодернистская социокультурно-интердетерминистская диалогическая перспектива объяснения в психологии // Методология и история психологии. – 2008. – Т. 3, Вып. 1. – С. 195–209.

12.   Alise M.A., Teddie C.A. Continuation of the Paradigm Wars? Prevalence Rates of Methodological Approaches Across of the Social/Behavioral Sciences // J. of Mixed Methods Research. – 2010. – Vol. 4(2). – P. 103–126.

13.   Bondarenko D.M. What Is There in a Word? Heterarchy, Homoarchy and the Difference in Understanding Complexity in the Social Sciences and Complexity Studies // Explorations in Complexity Thinking: Pre-Proceedings of the 3rd Intern. Workshop on Complexity and Philosophy / K.A. Richardson, P. Gilliers eds. – MA: ISCE Publishing, 2007. – P. 35–48.

14.   Denzin N.K. Moments, Mixed Methods, and Paradigm Dialogs // Qualitative Inquiry. – 2010. – Vol. 16(6). – P. 419–427.

15.   Donmoyer R. Paradigm // Sage Encyclopedia of Qualitative Research Methods. – SAGE Publications. – 2008. – P. 591–595.

16.   Feist G. The psychology of science and the origins of the scientific mind. – New Haven: Yale University Press, 2006. – 342 p.

17.   Gergen K.J. Toward a Postmodernism Psychology // Psychology and Post- Psychology and Postmodernism / S. Kvale eds. – L.: Sage Publ.,1994. – 121 p.

18.   Haaften W., van. The structure of paradigm change // New Ideas in Psychology. – 2007. – Vol. 25. – P. 207–220.

19.   Hepburn A. Derrida and psychology: Deconstruction and its ab/uses in critical and discursive psychologies // Theory-and-Psychology. – 1999. – Vol. 9(5). – P. 639–665.

20.   Meiser T. Much Pain, Little Gain? Paradigm-Specific Models and Methods in Experimental Psychology // Perspectives on Psychological Science. – 2011. – Vol. 6(2). – P. 183–191.

21.   Nespor J. Methodological inquiry: The uses and spaces of paradigm proliferation // International J. of Qualitative Studies in Education. – 2006. – Vol. 19. – P. 115–128.

22.   Parker I. Against postmodernism: Psychology in cultural context // Theory and Psychology. – 1998. – Vol. 8(5). – P. 601–627.

23.   Peters I., Weller K. Paradigmatic and Syntagmatic Relations in Knowledge Organization Systems // Information – Wissenschaft und Praxis. – 2008. – Vol. 59. – № 2. – Р. 100–107.

24.   Rappoport L., Baumgardner S., Boone G. Postmodern culture and the plural self // The plural self: Multiplicity in everyday life / J. Roman, M. Cooper eds. – L.: Sage Publications, 1999. – P. 93–106.

25.   Runco M.A., Plucher J.A., Lim W. Development and psychometric integrity of a measure of ideational behavior // Creativity Research J. – 2000–2001. – Vol. 13 (3–4). – P. 393–400.

26.   Sundberg Norman D., Winebarger Allen A., Taplin Julian R. Clinical Psychology: evolving theory, practice and research. – N. Jersey: Prentice Hall, 2002. – 561 p.

27.   Todres L., Galvin K.T.  Embodied  interpretation:  a  novel  way  of evocatively re-presenting meanings in phenomenological research // Qualitative Research. – 2008. – Vol. 8(5). – P. 568–583.

 

 

Ссылка для цитирования

УДК 159.91

Рогачева Т.В. Представления о смысле болезни в разных научных парадигмах // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2014. – N 6(29) [Электронный ресурс]. – URL: http://mprj.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).

 

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.

 

  Р’ начало страницы Р’ начало страницы

 

ОБОЗРЕНИЕ ПСИХИАТРИИ И МЕДИЦИНСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

им. В.М. Бехтерева


Попов Ю.В., Пичиков А.А. Особенности суицидального поведения у подростков (обзор литературы)


Емелина Д.А., Макаров И.В. Задержки темпа психического развития у детей (обзор литературных данных)


Григорьева Е.А., Хохлов Л.К. К проблеме психосоматических, соматопсихических отношений


Деларю В.В., Горбунов А.А. Анкетирование населения, специалистов первичного звена здравоохранения и врачей-психотерапевтов: какой вывод можно сделать о перспективах психотерапии в России?

Серия 16

ПСИХОЛОГИЯ

ПЕДАГОГИКА


Щелкова О.Ю. Основные направления научных исследований в Санкт-Петербургской школе медицинской (клинической) психологии

Cамые читаемые материалы журнала:


Селезнев С.Б. Особенности общения медицинского персонала с больными различного профиля (по материалам лекций для студентов медицинских и социальных вузов)

Панфилова М.А. Клинический психолог в работе с детьми различных патологий (с задержкой психического развития и с хроническими соматическими заболеваниями)

Копытин А.И. Применение арт-терапии в лечении и реабилитации больных с психическими расстройствами

Вейц А.Э. Дифференциальная диагностика эмоциональных расстройств у детей с неврозами и неврозоподобным синдромом, обусловленным резидуально-органической патологией ЦНС

Авдеева Л.И., Вахрушева Л.Н., Гризодуб В.В., Садокова А.В. Новая методика оценки эмоционального интеллекта и результаты ее применения